"Сказання про винищений єврейський народ" І. Каценельсон
"Сказання ..." - це реквієм по жертвам Голокосту, написаний польським євреєм, поетом, що з дружиною та трьома дітьми опинився у Варшавському гетто та став учасником повстання. Після поразки повстання та напередодні остаточної ліквідації гетто, Іцхак завдяки допомозі керівників повстання, по підробним документам був депортований у Францію до табора Віттель.
Свою грандіозну епічну поему «Dos lid funem oysgehargetn yidishn folk» автор писав у концтаборі Віттель з 3 жовтня 1943 до 18 січня 1944 року. Рукопис, більше ніж 1300 строк, поет поклав до трьох скляних пляшок, які зарив під корінням старого дерева. Другий копію, переписану найдрібнішим почерком, він зашив у шкіряну ручку валізи. У травні 1944 року І. Каценельсон зі своїм сином опинився серед тих 173 євреїв, які були відправлені до Освенцима, де і загинув у газовій камері.
Товариш поета дістав поему зі схованки лише після звільнення в'язнів табору Віттель союзниками та вивіз її. Вже наприкінці 1945 року в Парижі вона була опублікована на ідиші.
Уривок з поеми:
....
12.
О, народ мой, как зверски старались тебя извести!
Восстаньте! Вздымите руки из ям глубоких, из гор трупов — все как один!
Слой за слоем — поверженные и сожженные, облитые известью,
Восстаньте — от самого дна, из самых смертных глубин!
13.
Взойдите все — из Треблинок, Аушвицев, Собиборов, — на свет,
Из Бельжиц выйдите, из Понар! Восстаньте из смертного плена,
С глазами, расширенными ужасом, единым воплем, в котором голоса нет,
Из болот, из трясин, гниенья и тлена.
14.
Выходите все — засушенные, сожженные — всей общиной восстаньте,
Деды и бабки, матери в обнимку с детьми, обметенные прахом и илом,
Выходите все и, как в танце, кругом огромным встаньте,
Взойдите, кости еврейские, из каждой горстки праха, из каждого куска мыла.
15.
Ой, вернитесь и мне покажитесь все, один за другим,
Чтоб увидел вас всех, разбросанных в мире,
Народ мой убиенный, — взглядом, от боли слепым,
И тогда воспою... Да... И заиграю на лире!
3—5. 10. 1943.
Поезія Тамари Лазерсон-Ростовської
Т. Лазерсон стала однією з дітей-в'язнів Каунаського гетто, що вціліли. Зовсім юною, з 13 років вона починає вести щоденник, в якому проза перегукується з поезією. Ці записи були опубліковані під назвою "Зошит зі спаленого гетто".
Вже на початку 2000-х рр. видала цикл віршів про Голокост- "Біль".
КРИК
Посвящается Рудику Л.,
убитому в 1941 г. в Литве. Ему было 15 лет
Ты для себя копал могилу…
Фашисты пьяные устали,
А ты, мальчишка, полон силы,
Но, Боже, руки как дрожали.
Копал ты долго, неумело
Ту землю, что любил когда-то,
И дрожь пронизывала тело,
И уходила вкось лопата.
О чем ты думал, мальчик бедный…
Зловеще каркали вороны,
В обойму вставлены патроны,
И колокольный звон к обедне -
В тот день воскресный. День последний.
Ты поседел в единый миг,
Сердечко колотилось дико…
Потряс меня истошный крик,
Но мир оглох… Он не услышал
Крика.
ДЕНЬ ПАМЯТИ
Я родом не из детства — из Шоа,
Я выжила, подстреленная птица,
Израненная детская душа —
До старости не в силах исцелиться.
Натянутые нервы, как струна,
Сирена бьет по ним истошным воем…
И каждый раз опять моя семья,
Расстрелянная вражеским конвоем.
Но сердце согревает взгляд любви
Со старого, измятого портрета…
Запомни все, запомни… и живи —
Кричали камни на руинах гетто.
Поема "Бабин яр". Є. Євтушенко
Поема була написана автором після подорожі до Києва у серпні 1961 року та відвідування урочища Бабин яр. Молодий поет замість пам'ятників винищеним євреям та загиблому населенню в роки гітлерівської окупації побачив сміттєзвалище... Є. Євтушенко був вражений:
"І це на тому місці, де в землі лежать десятки тисяч ні в чому невинних людей. На наших очах під'їжджали вантажівки та звалювали на те місце, де лежали ці жертви, все нові і нові купи сміття..."
Це видовище так вразило поета, що він написав поему у готелі за кілька годин. Уперше вона була опублікована у вересні 1961 року, але, під тиском цензури, автор переробив кілька строф.
Композитор Д.Д. Шостакович на початку 1962 року почав створювати музичну симфонію на основі «Бабиного яру» Є. Євтушенка.
Одночасно цю поезію було покладено на музику московським бардом Олександром Дуловим (виконав Сергій Нікітін).
Віолетта Пальчинскайте
БОТИНКИ
Зеленые туфельки, черные боты
Ботинки искусной и грубой работы,
Ботинки любого размера и цвета,
Ботинки из тюрем,
Ботинки из гетто,
Ботинки танцоров,
Портных и ученых,
На голод и муки,
На смерть обреченных.
Ботинки сожженных,
Задушенных газом.
Горою лежат...
Не охватишь их глазом.
Им снятся еще в полумраке дороги.
Им снятся босые и крепкие ноги.
Им снятся подъемы,
И спуски,
И пляски...
Над ними плывут облака без опаски,
Летят журавли и висят паутинки.
Ботинки,
ботинки,
ботинки,
ботинки.
(Переклад– Г. Кановича)
Геррит Ахтерберг
ОСВЕНЦИМ
Об этом ветер говорит сурово,
Не ведая, о чем его рассказ.
Нет никого, кто помнил бы о вас,
И ныне я твержу об этом слово.
Растаял в воздухе замолкший глас,
О том, что было – ни строки, ни слова:
Из тьмы кромешной не расслышать зова.
Последний отсвет памяти погас.
Вагон отцеплен, в дальнем тупике,
На рельсах смерти брошен и забыт.
Ждать – тяжело, надеяться напрасно.
И надпись мелом на дверной доске,
Начертанная четко и бесстрастно,
О пункте назначенья говорит.
(переклад Є. Вітковського)
Поема "Кадиш". О. Галич
Цю поему автор присвятив пам'яті великого польського письменника, лікаря та педагога Якова Гольдшмідта (Януша Корчака), що загинув разом зі своїми вихованцями зі школи-інтерната "Дім сиріт" у таборі знищення Треблінка.
Кадиш - це єврейська поминальна молитва, яку виголошує син на пам'ять про померлого батька.
Поезія Неллі Закс
Витоки творчості поетеси — проживання особистої, родинної та загальнолюдської Катастрофи, скорбота по замордованим в роки нацизму. Людина, нещасливе кохання до якої поетеса пронесла крізь все своє життя, загинула в одному з таборів смерті. На поетесу очікувала та ж сама доля. В останню мить Н. Закс була врятована від загибелі шведською письменницею Сельмою Лагерльоф та дипломатами, зусиллями яких поетесі з матір'ю у травні 1940 року було дозволено вилетіти до Стокгольма. Вся інша рідня загинула
Голос трагізму голосно та моторошно прозвучав у поетичних збірках автора: «У житлах смерті» (1946), «Зіркове затемнення» (1949), «І ніхто не знає далі» (1957) тощо.
Усі твори Н. Закс утворюють єдиний реквієм за загиблими, усі вони підкорені осмисленню трагедії єврейського народу.
О печные трубы
О печные трубы
Над жилищами смерти, хитроумно изобретенными
Когда тело Израиля шло дымом
Сквозь воздух,
Вместо трубочиста звезда приняла его
И почернела.
Или это был солнечный луч?
О печные трубы!
Пути на свободу для праха Иова и Иеремии —
Кто изобрел вас, кто сложил за камнем камень
Путь беглецов из дыма?
О жилища смерти,
Радушно воздвигнутые
Для хозяина дома, который прежде был гостем!
О пальцы,
Входной порог положившие,
Как нож между жизнью и смертью!
О печные трубы!
О пальцы!
И тело Израиля дымом сквозь воздух!
Кто же вытряхивал песок из ваших ботинок
Кто же вытряхивал песок из ваших ботинок
Когда вы должны были встать, чтобы умереть?
Песок, который Израиль нес домой
Его песок, скопившийся в пути?
Горящий песок с горы Синай
Перемешанный с горлышками соловьев,
Перемешанный с крыльями бабочки
Перемешанный с пылью томления змей,
Перемешанный со всем, что осталось от мудрости Соломона
Перемешанный с горечью из тайны вермута —
О вы, пальцы,
Которые вытряхивали песок из ботинок мертвых,
Завтра вы уже станете пылью
В ботинках приходящих!
"Я це бачив". І. Сельвінський
У поезії автор описує події, очевидцем яких він став – масові розстріли біля так званого Багерівського протитанкового яру на захід від Керчі. Поет у своєму щоденнику записав:
«Місто напівзруйноване. Господь з ним – відбудуємо. Але у с. Багерово у протитанковому яру – 7000 розстріляних жінок, дітей, старих … І я їх бачив. Зараз про це писати прозою немає сил. Нерви не реагують. Що міг - зобразив у віршах»
Павло Антокольский
ЛАГЕРЬ УНИЧТОЖЕНИЯ
И тогда подошла к нам, желта как лимон,
Та старушка восьмидесяти лет,
В кацавейке, в платке допотопных времен –
Еле двигавший ноги скелет.
Синеватые пряди ее парика
Гофрированы были едва.
И старушечья в синих прожилках рука
Показала на оползни рва.
- Извините! Я шла по дорожным столбам,
По местечкам, сожженным дотла.
Вы не знаете, где мои мальчики, пан,
Не заметили, где их тела?
Извините меня, я глуха и слепа,
Может быть среди польских равнин,
Может быть, эти сломанные черепа –
Мой Иосиф и мой Веньямин.
Ведь у нас под ногами не щебень хрустел.
Эта черная жирная пыль –
Это прах человечьих обугленных тел.-
Так сказала старуха Рахиль.
Матвій Грубіян
ПЕЧНАЯ ТРУБА
Мое горло – печной дымоход,
Сквозь который души людские
Улетали ввысь, в небосвод.
Пепел тысяч и тысяч сожженных
Надо мной опалил небеса
И, упав, мне засыпал глаза.
Промываю я их без конца
Кровью матери и отца.
Пусть же будет проклятьем черным
Жизнь моя –
Уж коль я живой –
Тем, кто снова б хотел
Мое горло
Вздыбить в небо печной трубой.
1965
Переклад Л. Беринського
ЖЕЛТАЯ ЗВЕЗДА
Феликсу Нyсбауму
Пугливый взгляд… Иначе и не скажешь:
отчаянный, тревожный – крик души.
В чужом отныне мире он на страже
и чувств, и слов. Замри и не дыши.
Но не согнуло до конца смиренье,
и мысль живёт - свободная пока.
В глазах печаль и тяжкое сомненье.
На рукаве звезда. Быть может, на века?
Всё впереди! Грядут ещё Дахау,
и ночь Хрустальная, и детский плач, и страх,
кровавая в Прибалтике расправа,
и Яра Бабьего неупокойный прах...
Да, жёлтая звезда – не солнце в небе.
И плачет о своем народе ребе…
Аркадій Ривлін
КИСЕТ ИЗ ДАХАУ
Об этом кисете, где родинки кроме, есть лагерный номер,
И память о том, кисет для курящих был грудью кормящей-
Сказал преспокойно в тиши кабинета хозяин кисета,
Что в силах и смерть, хотя это и грустно, рождать нам искусство.
Что этот кисет изготовлен с талантом самим комендантом,-
И что на изделья подобного рода есть высшая мода...
О ,как респектабелен он, извлекая кисет из Дахау!..
И как он гордится своим, вот таким экспонатом!..
А годы идут...И коль что-то неясно во мне вдруг погаснет,-
То сразу я вспомню, что где-то на свете живут еще эти,-
Что рвутся и рвутся наладить художества ради,
Изделье кисетов для всех для курящих
Из груди кормящей...